Клуб любителей творчества группы «Воскресение»

Хронология

... И в чём секрет?..

— Алексей, лет десять назад твои песни слушали по всей стране. Ты знал об этом?

— Я не так давно это узнал и, честно говоря, поразился.

— Но для тебя было важно, когда ты писал песни того самого «Воскресения», будут тебя слушать или нет?

— Об этом я, наверно, меньше всего думал.

— А о чем думал?

— Я как раз о чем думал, о том и написал. А если бы я думал о том, как было б здорово, если бы собралось много народу, и все бы дружно хлопали, я бы об этом и написал. Многие так делают, кстати, и имеют успех.

— То есть тебе все равно: слушают или нет? Ты пишешь в какое-то пустое пространство или видишь перед собой конкретного слушателя?

— Ну ты вопросы вообще задаешь... Я так отвечу: когда я что-то пишу и думаю, что буду это исполнять, то гипотетический слушатель уже присутствует. Если я к кому-то обращаюсь, если этот «кто-то» вне меня находится, будь то материальный субъект или толпа — я ведь могу и к толпе обратиться, у меня наглости хватит, то это все существует в момент создания бессмертного произведения. Но заботят меня в это мгновение совершенно другие вещи. И потом, от того момента, когда вещь написана, то есть зафиксирована на бумажке или магнитофонной пленке, до того момента, пока она будет исполнена, проходит еще целая жизнь. Может, это мое заблуждение и мне просто так удобнее, но для меня условно существуют два человека: один, который сочиняет, и другой, который исполняет. И исполнитель вряд ли бы такое сочинил, а сочинитель вряд ли дерзнет с этим выйти. Вот такая двойственность, противоречие, Я это сознаю, а что делать — не знаю.

— И как сосуществуют эти два человека?

— Иногда ссорятся, мешают друг другу. Бывает, что они ладят. Некоторое время. Но... это не самое интересное.

— А как ты относишься к тому, что твои песни поют другие?

— Мне интересно, когда хорошо поют. А когда плохо поют, мне тошно, независимо от того, мои это песни или нет. Много лет назад «Аракс» исполнял пару моих вещей. Я когда первый раз услышал — вообще был в восторге. Понимаешь, в семьдесят девятом, когда появилось «Воскресение», мы были любительской группой и очень хорошо это понимали. И если у нас была какая-то совместная цель, осознанная программа — то это было как раз желание профессионально работать. Это была позиция жизненная, борьба, потому что «так не положено»: с утра до ночи играть на гитаре, надо закончить институт, закончить школу, надо работать. Вроде бы трудно об этом спорить, потому что близкие люди советуют, родители, а они никогда ничего плохого не советуют! Но почему-то с этим труднее всего согласиться.

— Ты сказал, что, когда пишешь, уже видишь своего слушателя. Он изменился за эти десять лет?

— Он стал конкретным, потому что за эти десять лет я очень много встречал таких людей «из прошлого». До какого-то момента их не было, а потом началось. В разных концах страны подходят люди, говорят: «Старик, ты...». Короче, как с добрым знакомым со мной общаются...

— Это приятно?

— Иногда приятно, бывают просто милые чудаки, которые беспокоят или забавляют, но это редкость. Много безумцев злобных.

— А злобную песню, «бичующую наши недостатки», никогда не хотелось написать?

— Мне кажется, я несколько таких песен написал тогда, когда мне этого хотелось. Но чем дальше, тем меньше хочется злобствовать, Я так больше не могу и не хочу. Было время воевать, сейчас война кончилась, время собирать камни.

— «Солдат Вселенной» об этом? «Но я не сдамся, я солдат Вселенной в мировой войне добра и зла»?

— Наверное, да. Но это тоже из прошлого. Это тот человек, который был готов бить стекла, выйти на улицу, на митинг, на восстание.

— А сейчас уже не хочется идти на восстание, принять участие в митинге, покричать «долой!» или «даешь!»?

— «Долой!», «даешь!» — это рудименты, атавизмы лагерной жизни. Нам это изживать еще не одно поколение.

— Алексей, многие мои друзья вот уже десять лет не стирают записи «Воскресения», сохраняя верность себе, пятнадцатилетним. А ты можешь вспомнить, каким был лет в пятнадцать-шестнадцать?

— Периодически я этим занимаюсь, потому что когда случается несколько дней провести в Москве, просто так, ничем не занимаясь, а шляясь по улицам, то ловлю себя на мысли, что это тот же самый человек гуляет. В общем, ничего не изменилось, и сигареты так же противно воняют...

— А чем занимался тогда?

— Что значит «занимался», я жил тогда.

— Ты был пай-мальчиком в школе?

— Я себя плохо вел, но хорошо учился. Мне неинтересно было учиться, неинтересно и несложно. А хули

— Вопрос к Романову-музыканту: что слушал в те годы?

— Битлов. А для информации — радиоприемник. Информации тогда было, конечно, по крупице. И, как мне сейчас кажется, мы ее тогда получали отфильтрованной. За нас уже была проделана большая часть работы, расставлены ориентиры: «Вот это — здорово!» А чего — «здорово»? Другого-то ничего не было.

— Побрюзжать иногда хочется: вот мы слушали «Битлз», мы были хорошие, а нынешние любят «Ласковый май»...

— Иногда я ловлю себя на этом. Мы ведь тоже не были хорошими и в подъездах безобразничали, для нас это было совершенно естественно, как и сейчас для ребят. Одевались мы, может, немножко похуже, но зато ели более полноценные продукты. Но это тоже невозможно изменить. Пускай все люди будут такие нарядные, как сейчас, еще более нарядные, только пусть еще на улицах станет чисто, а в магазинах — полно, чтоб об этом не говорить, не думать, а говорить и думать совсем о другом, кто способен, конечно... А что в обществе такое количество свиней, так это в любой книге любого времени можно прочесть, что весь мир дерьмо и все люди продажные твари. Это такая беда, с которой всю жизнь человечество борется, но может и должно в конце концов ее побороть.

— Сегодня на концерты «СВ» ходят подростки?

— Ты знаешь, я был удивлен, когда увидел. Правда, я ведь могу и спутать четырнадцатилетнего с двадцатилетним сейчас, когда мне под сорок. Я же совсем дядя. По крайней мере, ко мне безошибочно на «вы» обращаются, как бы я про себя ни думал, что я такой молодой. И вот с точки зрения этих сорока я людей наблюдаю на концерте и думаю: клево, что они пришли. Значит, все-таки что-то настоящее есть в том, что мы делаем.

— Алексей, я знаю, что ты чуть ли не единственный из рок-музыкантов, пострадавший, скажем так, на этой стезе. Ты мог бы рассказать подробнее эту историю!

— Мне довольно тяжело об этом, конечно, говорить, потому что я провел девять месяцев в Бутырке, месяц в Серпуховской пересылке и двадцать дней валялся по КПЗ еще, в клоповниках. Мне приделали три с половиной года с конфискацией имущества за то, что, используя труд своих товарищей, музыкантов группы «Воскресение», я и наш звукорежиссер, два бандита, наживали огромные деньги, давая платные концерты. Вот, собственно, так выглядела версия официальная. А для меня, повторяю, это было сплошное такое приключение, вполне трагичное. Может, это дело случая, то, что именно я пострадал — ведь подобного рода уголовные дела тянулись за каждой популярной рок-группой, практикующей в то время. Но это случилось со мной, к сожалению. А может, и к счастью в чем-то.

— И чем все завершилось!

— Завершилось тем, что мы сидим сейчас под тополем, разговариваем и надеемся, что люди прочтут нашу беседу. Завершилось еще и тем, что я играл в группе «СВ» два года. Два года мы бились над той программой, которая сейчас у нас уже считается старой. Значит, можно говорить о каких-то планах. Я прежде затруднялся с ответом, когда меня об этом спрашивали, а вот сейчас какое-то время могу спокойно размышлять. Есть несколько вещей в заделе, которые я хочу предложить слушателям. Самое главное — это этапный момент, и настало время измениться, сделать что-то новое, чтобы было интересно и нам играть, и слушателям слушать.

Вячеслав УМАНОВСКИЙ (Журнал «Сельская молодежь»)