Читая Сорокина, я в вижу, что он по праву достиг успеха как писатель, поскольку он может достоверно как бы перевоплощаться, достоверно отражать взгляды как какой-нибудь лесбиянки-диссидентки, так и, допустим, хорошего убеждённого коммуниста. Т.е. изображать реально, без всякого стёба, так, чтобы струны души реально цеплялись.
Наверно, в этом более глубокое понимание того, что такое настоящий современный писатель. Это, наверное, человек циничный, умеющий смотреть на вещи отстранённо (в этом современность) и одновременно с этим тонко чувствующий и умеющий делать достоверные вещи в самых разных стилях (в этом "настоящесть").
И ведь это написано ещё в застойные годы, тогда было достаточно и более примитивно-одностороннего подхода для успеха в узких кругах, допустим, просто тупо гнать на советскую власть, как делали многие "интеллигенты". Сорокин же доказывает, что он может и коммунистическую идею двинуть так, что шолоховы отдохнут.
Т.е. всё относительно, лишь перевоплощение абсолютно
Цитата
...
Он надолго остановился перед вариантом рабиновского «Паспорта», потом повернулся к ней:
? Ну вот объясни мне, пожалста, чт хорошего в этом?
Марина перевела взгляд на слабо освещенную ночником картину:
? Ну... она очень правдивая...
? Правдивая? Что здесь правдивого? Тут злоба голая и больше ничего...
? У него тяжелая судьба...
? У нас у каждого тяжелая судьба! ? резко перебил ее Сергей Николаич, засовывая руки в карманы и прохаживаясь по комнате. ? Дядя вон мой ? Володя. Никакой не художник, не поэт. Столяр обыкновенный. На войну пацаном пошел. Под Киевом обе ноги оторвало. После войны на протезах в техникум поступил, а в сорок восьмом его посадили еизвестно за что. Пять лет отсидел, туберкулез нажил. Потом реабилитировали...
Он помолчал, разглядывая начищенные концы своих ботинок, затем продолжал:
? Ни жены, ни детей. И пенсии-то по-настоящему не нажил. Живет под Подольском, работает сторожем. Тут, казалось бы, любой на весь свет окрысится. А он...
Сергей Николаич повернулся к ней, приложил руку к груди:
? Видела б ты этого человека. У него ни гроша за душой, кроме костылей и нет ничего. А я вот, сколько его ни вижу, ? никогда нытья от него не слыхал. Никогда! И чтоб он на судьбу пожаловался?! Такого не было! А эта картина? Он-то щас сам где?
? Рабин? В Америке...
? Вот! В Америке. И наверно уж не под забором умрет, а в теплой кроватке. Так вот когда он эту мазню царапал, он знал, знал, что в Америку подастся! Знал! Стало быть ? врал! А ты говоришь ? правдивая картина. Ложь! Ложь и злоба. Ну чему она научит? Лжи и злобе. Он-то сам наврал, да и смотался, а ты вот, твое поколение, которое на таком вот говне выросло, теперь и расплачиваетесь!
Он замолчал, раздраженно потирая раскрасневшиеся щеки, подошел и сел рядом на край тахты:
? Знаешь, Марина, я человек, в принципе, темный, необразованный.
? Ну, не скромничай...
? А чего скромничать. Правда есть правда. Школа, техникум, армия, институт заочный, завод. Был и рабочим, и мастером, и замначальника цеха и начальником. А щас вот ? секретарем парткома избрали. Так что на выставки ходил редко, в измах не силен. Но одно я знаю четко: вся вот эта зараза никуда не ведет. А вернее, ведет ? за границу. А тут ? все злобой, пьянками и сплетнями кончается. Все ваше дурацкое диссидентство.
? Почему дурацкое?
? Потому что дурацкое и есть. Ну что в нем хорошего, вдумайся! Кричать, критиковать, насмехаться? Ты думаешь, мы не знаем ничего, а вы нам глаза открыли?
? Нет, я так не думаю, ? Марина устало привалилась спиной к стене.
? Пойми, критиковать легче всего. А труднее ? дело делать. По-настоящему, по-деловому. Делать дело. А не гадать, как спасать Россию...
? Но система-то советская никуда не годится...
? Кто тебе сказал?
? Ну как же... все говорят...
Он насмешливо тряхнул головой:
? Если б она никуда не годилась, нас бы давно уж раздавили. И места б мокрого не осталось.
? Ну, это слишком...
? Не слишком. В самый раз! ? отрезал он и крепко положил руку на Маринино вельветовое колено. ? Вот что, Марина Ивановна, давай-ка потолкуем по-мужски. Скажи, ты русская?
? Русская.
? Родилась где?
? В Подмосковье.
? В России, стало быть. И живешь в России. В Америку не собираешься мотать?
? Да нет...
? Так. А теперь скажи, ты советских людей любишь?
? Ну, я всех людей люблю...
? Нет, скажи, ты наших любишь? Наших! Понимаешь?! Наших! Любиш?
Марина грустно улыбнулась, вздохнула. Этот крепкий человек в белой рубашке, с неуклюже завязанным галстуком, с широкими грубыми ладонями, смотрел своими серо-зелеными, слегка пьяноватыми глазами пристально и требовательно.
Марина невольно перевела взгляд на висящую над столом фотографию: два одинаковых лица с одинаковым выражением смотрели на нее, но как по-разному они смотрели! Одно ? далекое, расплывчатое, сероватое, смотрело призрачно и равнодушно, другое ? совсем близкое, живое, разгоряченное, с бисеринками пота на лбу упиралось своим упрямым взглядом в ее глаза и каждым мускулом ждало ответа.
? Ну я... ? пробормотала Марина, ? я не знаю...
Дальнее лицо смолчало, а у ближнего быстро задвигались упрямые губы:
? А я знаю! Знаю, что люблю! Любил, люблю и буду любить свой народ! Потому что другого народа мне не дано! И Родины другой не дано! Потому что родился здесь, рос, по траве по этой босиком бегал, голодал, мерз, радовался, терял, находил, ? все здесь! И человеком стал здесь, и людей понимать научился. Понимать и любить. А вот они! ? Его палец метнулся в стороу картины. ? Они не научились! Хоть и не такими уж дураками уродились! Ни любить, ни понимать! И были чужаками, за что и выперли их из страны к чертовой матери! Ты вот говоришь ? правда, правдивая! В том-то и дело, что правда у каждого своя! Они не нашу писали, а свою, свою, западную! А у нас-то она совсем другая! Наша! Понимаешь?
Он сильнее приблизился, оперевшись руками о тахту:
? Понимаешь?
Марина инстинктивно подалась назад от этого яростного напора искренности и здоровья, но прохладная стена не пустила.
Его глаза были совсем близко.
Из них исходила какая-то испепеляющая горячая энергия, от которой, нет, не делалось жутко, наоборот, ? Марину охватило чувство понимания, теплоты и участия, она вдруг прониклась симпатией к этому угловатому человеку, стремящемуся во что бы то ни стало поделиться собой, переубедить ее.
Она улыбнулась:
? Я понимаю... но...
? Что ? но?
? Но... а может, ты ошибаешься?
Он отрицательно покачал головой:
? Я сейчас не от себя говорю. Я могу ошибаться, конечно. А народ ошибаться не может. Триста миллионов ошибаться не могут. А я с тобой от имени народа говорю.
? Но ведь... а как же ? тюрьмы, лагеря?
? А что ты хочешь? Весь мир против нас. И внутри и снаружи мерзавцев хватает, которые по-новому жить не хотят.
Он убеждающе раскрыл перед ней свои широкие ладони:
? Ты знаешь, что такого эксперимента в истории еще не было? Не было! Мы первые по этому пути идем, многое не получается. А почему? Да потому что мешают, понимаешь? Старый мир мешает, как может! И сейчас вон особенно ? Рейган совсем озверел, прямо к войне готовится. Хотя могу тебе откровенно сказать ? никогда они войну не начнут, никогда. Потому что трусы они, боятся нас. И обречены они, это точно. Истерия вся от слабости. А мы ? как стена. Нас ничем не остановить, кроме силы. А силу они боятся применить, потому что у всех виллы, кондишены, машины, жратва изысканная, куча развлечений. А у нас-то этого нет ничего. Пока. Потом, когда их не будет, на гонку вооружения тратиться не придется ? все будет. Но пока нет. И терять нам, стало быть, нечего. Ясно? Поэтому, если мы схлестнемся с ними, они проиграют, это точно. А главное, ты пойми, мы ? это будущее. Мы ? это... как тебе сказать... слов не хватает... в общем... я вот нутром чувствую, что правда на нашей стороне! Как пить дать!
Он замолчал, вытер со лба пот тыльной стороной ладони.
Голубой свет искрился в его редких мягких волосах, скользил по упрямым скулам, затекал в складки рубашки.
Привалившись к стене, Марина молчала.
В ней происходило что-то важное, она чувствовала это всем существом.
Сумрачная, призрачно освещенная комната казалась нереальной за его широкими плечами. Там, в полутемной мешанине вещей голубоватыми тенями застыло прошлое ? разговоры, пьянки, поцелуи, переплетенные тела, ожесточенные споры, вольнодумные мысли, тайные встречи, вера, надежда, любовь и ОН.
Марина напряженно вздохнула:
? Принеси, пожалуйста, спички...
Сергей Николаич встал, пошел на кухню.
Когда они закурили и дым, расслаиваясь, поплыл по комнате, Марина спросила:
? Скажи, а ты веришь в коммунизм?
Прохаживаясь, он серьезно кивнул:
? Верю.
? Серьезно?
? Абсолютно.
? Когда же он наступит?
? Когда не будет капиталистического окружения.
? Но ведь пока-то оно существует...
? Разве что пока.
? Ну а каким ты коммунизм представляешь?
? Хорошим.
....
http://www.srkn.ru/texts/marina_part8.shtml
