...Так же, как и Солженицын, и Шаламов, отсидел. Начинал в качестве барда приблизительно в одно время с Окуджавой, но почти сразу стал запрещенным в связи со своей антисоветскостью.

Вот-вот! Вот эти самые слова, что взята "крамольная обёрточность", а наполнения не хватает, это на мой взгляд то что надо, но мне всё же кажется, что их стоит обратить не только к режиссёру, но и к автору литературного первоисточника. Да, конечно, я не читал его, и могу за счёт этого в чём-то ошибаться, но телек, что ни говори, великая сила, именно российский телек. Ведь был не только худ-фильм/фильмы по Шаламову, о которых у меня осталось смутное сериальное ощущение. Была же целая кампания по его раскрутке! Был биографически-документальный какой-то фильм, где слёзно и бережно какие-то интеллигентишки рассказывали о его горькой судьбине, о том как он героически, кажется, сначала по молодости весьма выделывался и был принципиальным, гуляючи на воле, смутно припоминаю, что он был, судя по их рассказам, совершенно туполомным большевичком. Ну, и свои такие же как и он красные быдлячки его в определённый момент засадили, и уже потом, сидючи на всяких Колымах, он накопил себе за счёт этого авторитет мученика сталинских лагерей, литератора-самородка, никогда не теряющего человеческого достоинства, продолжающего писать-писать-писать. Как он чего-то там послал Солженицину, и как великий Солженицин его признал и благословил, и было этому горемыкушке счастье.

Но, ты знаешь, чего-то не впечатлила меня вся эта лабуда, несмотря на вполне качественное и мультмедийное раскрытие этой темы.

Начиная с того, что раз он начинал убеждённым большевичком, то он в первую очередь по жизни чудак на букву "м", во-вторых просто дурак, т.е. неумный человек, а потом уже всё остальное. И я счёл, что, лёжа на диване и пия какаву, я, разумеется, могу попутно и какие-то фильмики посмотреть, раз уж их всё равно сняли. Но читать его в выделенном режиме, даже если у него местами есть что-то вполне слёзно-поэтское, это было бы пошлостью с моей стороны.

И потом я считаю все эти гулаги, штрафбаты, стройбаты просто впустую потерянным временем для тех, кто там был. Т.е. это просто НЕСЧАСТЬЕ и больше ничего. Очень плохо, что это случается, но совершенно незачем в этом ковыряться, т.е. ковыряться в этих страданиях людских постфактум. Я понимаю, что чел, попавший в подобную головомойку, неизбежно зацикливается на этом и рефлексирует как больной всю оставшуюся жизнь. Вполне понятно, почему он начинает писать-писать-писать. Но в этом ничего интересного нет. Он пишет, что поёт, т.е. что видит, то поёт - акын такой. Фигня это всё. Как челу, пришедшему из сов. армии лучший совет - просто забудь о потерянных годах и попытайся продолжить жить, как будто их не было. Поскольку всё, что он может рассказать специфического о своей армии - не более чем глупость и уродство. То же самое и эти гулаги. Что ж в этих гулагах такого, если революция быдлом для того именно и совершалась, чтоб устроить нечто эдакое уродливо-недочеловеческое? И сам Шаламов из таковских был, просто свои же его сожрали, поскольку быдло быдло пожирает - это тоже нормальный закон природы.

Конечно, возможно, что я где-то не совсем точен в оценках, поскольку, повторяю, я этого чувака не читал, а то, что там в телеке говорили, помню немного смутно, поскольку не очень-то интересно и было. Даже есть небольшая вероятность, что я его с каким-нибудь другим быдляком спутал кстати, эту особенность человеческого восприятия прекрасно передал в своих песнях великий Лаэртский, у которого таджики в шапках киргизских, а петлюрцы да бендерцы со всякими любецами да неграми. Поскольку главное - это разглядеть главное, а эти мелкие различия скрадываются. Короче, если что-то воспринимается как говно, значит оно говно и есть, в сортах говна уже в лом разбираться

Как он чего-то там послал Солженицину, и как великий Солженицин его признал и благословил, и было этому горемыкушке счастье.

(В 1956 году в Самиздате, уже тогда существовавшем, я прочел первый
сборничек стихов Варлама Шаламова и задрожал, как от встречи с братом:

Эту книгу писать бы не мне одному, а раздать бы главы знающим людям и
потом на редакционном совете, друг другу помогая, выправить всю.
Но время этому не пришло. И кому предлагал я взять отдельные главы --
не взяли, а заменили рассказом, устным или письменным, в моё распоряжение.
Варламу Шаламову предлагал я всю книгу вместе писать -- отклонил и он.
А нужна была бы целая контора. Свои объявления в газетах, по радио
("откликнитесь!"), своя открытая переписка -- так, как было с Брестской
крепостью.

Даже есть небольшая вероятность, что я его с каким-нибудь другим быдляком спутал кстати, эту особенность человеческого восприятия прекрасно передал в своих песнях великий Лаэртский...

Вот этот уж действительно - говно говном. (Не в обиду будь сказано)

... а полное говно на мой взгляд. Не обижайся.

В общем, продолжать в таком ключе смысла не вижу. Шаламов больших повестей, насколько я знаю, не писал - если захочется, прочтите несколько рассказов. На либ.ру есть.

я пошёл и прочитал всего Шаламова на либ.ру :
[

Лаэртский - он в своём роде аристократ духа. До его понимания ещё дорасти надо

Действительно, больших повестей нет. Спасибо за наводку, я пошёл и прочитал всего Шаламова на либ.ру :
http://lib.ru/search/librusearch.cgi?query...mp;group1=sites

Обсудим?

Обсудим?

В 1971 году Шаламов заканчивает повесть «Четвертая Вологда», в 1973 — повести «Вишера» и «Федор Раскольников», сборник рассказов «Перчатка», пишет стихи, статьи и эссе.

http://bookz.ru/authors/6alamov-varlam.html - в текстовом формате.

http://www.ladoshki.com/?books&author=1838 - в формате RTF

ВОСКРЕШЕНИЕ ЛИСТВЕННИЦЫ

Мы суеверны. Мы требуем чуда. Мы придумываем себе символы и этими символами живем.
Человек на Дальнем Севере ищет выхода своей чувствительности - не разрушенной, не отравленной десятилетиями жизни на Колыме. Человек посылает авиапочтой посылку: не книги, не фотографии, не стихи, а ветку лиственницы, мертвую ветку живой природы.
Этот странный подарок, иссушенную, продутую ветрами самолетов, мятую, изломанную в почтовом вагоне, светло-коричневую, жесткую, костистую северную ветку северного дерева ставят в воду.
Ставят в консервную банку, налитую злой хлорированной обеззараженной московской водопроводной водой, водой, которая сама, может, и рада засушить все живое, - московская мертвая водопроводная вода.
Лиственницы серьезней цветов. В этой комнате много цветов, ярких цветов. Здесь ставят букеты черемухи, букеты сирени в горячую воду, расщепляя ветки и окуная их в кипяток.
Лиственница стоит в холодной воде, чуть согретой. Лиственница жила ближе к Черной речке, чем все эти цветы, все эти ветки - черемухи, сирени.
Это понимает хозяйка. Понимает это и лиственница.
Повинуясь страстной человеческой воле, ветка собирает все силы - физические и духовные, ибо нельзя ветке воскреснуть только от физических сил: московского тепла, хлорированной воды, равнодушной стеклянной банки. В ветке разбужены иные, тайные силы.
Проходит три дня и три ночи, и хозяйка просыпается от странного, смутного скипидарного запаха, слабого, тонкого, нового запаха. В жесткой деревянной коже открылись и выступили явственно на свет новые, молодые, живые ярко-зеленые иглы свежей хвои.
Лиственница жива, лиственница бессмертна, это чудо воскрешения не может не быть - ведь лиственница поставлена в банку с водой в годовщину смерти на Колыме мужа хозяйки, поэта.
Даже эта память о мертвом тоже участвует в оживлении, в воскрешении лиственницы.
Этот нежный запах, эта ослепительная зелень - важные начала жизни. Слабые, но живущие, воскрешенные какой-то тайной духовной силой, скрытые в лиственнице и показавшиеся на свет.
Запах лиственницы был слабым, но ясным, и никакая сила в мире не заглушила бы этот запах, не потушила этот зеленый свет и цвет.
Сколько лет - исковерканная ветрами, морозами, вертящаяся вслед за солнцем, - лиственница каждую весну протягивала в небо молодую зеленую хвою.
Сколько лет? Сто. Двести. Шестьсот. Зрелость даурской лиственницы - триста лет.
Триста лет! Лиственница, чья ветка, веточка дышала на московском столе, - ровесница Натальи Шереметевой-Долгоруковой и может напомнить о ее горестной судьбе: о превратностях жизни, о верности и твердости, о душевной стойкости, о муках физических, нравственных, ничем не отличающихся от мук тридцать седьмого года, с бешеной северной природой, ненавидящей человека, смертельной опасностью весеннего половодья и зимних метелей, с доносами, грубым произволом начальников, смертями, четвертованием, колесованием мужа, брата, сына, отца, доносивших друг на друга, предававших друг друга.
Чем не извечный русский сюжет?
После риторики моралиста Толстого и бешеной проповеди Достоевского были войны, революции, Хиросима и концлагеря, доносы, расстрелы.
Лиственница сместила масштабы времени, пристыдила человеческую память, напомнила незабываемое.
Лиственница, которая видела смерть Натальи Долгоруковой и видела миллионы трупов - бессмертных в вечной мерзлоте Колымы, видевшая смерть русского поэта, лиственница живет где-то на Севере, чтобы видеть, чтобы кричать, что ничего не изменилось в России - ни судьбы, ни человеческая злоба, ни равнодушие. Наталья Шереметева все рассказала, все записала с грустной своей силой и верой. Лиственница, ветка которой ожила на московском столе, уже жила, когда Шереметева ехала в свой скорбный путь в Березов, такой похожий на путь в Магадан, за Охотское море.
Лиственница источала, именно источала запах, как сок. Запах переходил в цвет, и не было между ними границы.
Лиственница в московской квартире дышала, чтобы напоминать людям их человеческий долг, чтобы люди не забыли миллионы трупов - людей, погибших на Колыме.
Слабый настойчивый запах - это был голос мертвых.
От имени этих мертвецов лиственница и осмеливалась дышать, говорить и жить.
Для воскрешения нужна сила и вера. Сунуть ветку в воду - это далеко не все. Я тоже ставил ветку лиственницы в банку с водой: ветка засохла, стала безжизненной, хрупкой и ломкой - жизнь ушла из нее. Ветка ушла в небытие, исчезла, не воскресла. Но лиственница в квартире поэта ожила в банке с водой.
Да, есть ветки сирени, черемухи, есть романсы сердцещипательные; лиственница - не предмет, не тема для романсов.
Лиственница - дерево очень серьезное. Это - дерево познания добра и зла, - не яблоня, не березка! - дерево, стоящее в райском саду до изгнания Адама и Евы из рая.
Лиственница - дерево Колымы, дерево концлагерей.
На Колыме не поют птицы. Цветы Колымы - яркие, торопливые, грубые - не имеют запаха. Короткое лето - в холодном, безжизненном воздухе - сухая жара и стынущий холод ночью.
На Колыме пахнет только горный шиповник - рубиновые цветы. Не пахнет ни розовый, грубо вылепленный ландыш, ни огромные, с кулак, фиалки, ни худосочный можжевельник, ни вечнозеленый стланик.
И только лиственница наполняет леса смутным своим скипидарным запахом. Сначала кажется, что это запах тленъя, запах мертвецов. Но приглядишься, вдохнешь этот запах поглубже и поймешь, что это запах жизни, запах сопротивления северу, запах победы.
К тому же - мертвецы на Колыме не пахнут - они слишком истощены, обескровлены, да и хранятся в вечной мерзлоте.
Нет, лиственница - дерево, непригодное для романсов, об этой ветке не споешь, не сложишь романс. Здесь слово другой глубины, иной пласт человеческих чувств.
Человек посылает авиапочтой ветку колымскую: хотел напомнить не о себе. Не память о нем, но память о тех миллионах убитых, замученных, которые сложены в братские могилы к северу от Магадана.
Помочь другим запомнить, снять со своей души этот тяжелый груз: видеть такое, найти мужество не рассказать, но запомнить. Человек и его жена удочерили девочку - заключенную девочку умершей в больнице матери - хоть в своем, личном смысле взять на себя какую-то обязанность, выполнить какой-то личный долг.
Помочь товарищам - тем, кто остался в живых после концлагерей Дальнего Севера...
Послать эту жесткую, гибкую ветку в Москву.
Посылая ветку, человек не понимал, не знал, не думал, что ветку в Москве оживят, что она, воскресшая, запахнет Колымой, зацветет на московской улице, что лиственница докажет свою силу, свое бессмертие; шестьсот лет жизни лиственницы - это практическое бессмертие человека; что люди Москвы будут трогать руками эту шершавую, неприхотливую жесткую ветку, будут глядеть на ее ослепительно зеленую хвою, ее возрождение, воскрешение, будут вдыхать ее запах - не как память о прошлом, но как живую жизнь.

Я думаю, что Лиля лучше напишет, чем этот дяденька. Но Лиля почему-то не знаменита, а этот дяденька - да. Вот что меня беспокоит.

Гавно типа Лаэртского тоже многие знают, во всяком случае слышали фамилию. Популярность - понятие относительное.

Как ты витиевато не поддержал величие Шаламова. Ты мне напоминаешь Смердякова по стилю изложения своих мыслей

Я не знаю ни Шаламова ни Смердякова.

Сразу видно, что ты в Питере без году неделя

Так случилось, что мои сослуживцы, выполнявшие т.н. "интернациональный долг" всегда приглашали меня на свои встречи. И вот смотрел я на них, здоровых взрослых мужиков с высшим образованием, поющих в сотый раз за вечер чуть ли не слезами на глазах примитивные тексты на примитивную музыку из репертуара каких-нибудь "Голубых беретов", и понимал, что это время, которое они отдали Афганистану- это лучшее, что было у них в жизни.

Объясните мне, что здесь вы нашли для себя? Что вообще вас заставляет читать подобные тексты? Как бы вы объяснили человеку, читающему, в частности, Набокова и Достоевского достоинства именно такого рода мужицко-неотёсанной писанины?

Чем не извечный русский сюжет?

Это банально звучит, но целью своего творчества он положил
неповторение этого опыта в будущем.

Если Вы не против, детально отвечу завтра. Цитата - из рассказа. Т.е. вы показали, насколько внимательно Вы прочли. Вы не указали конкретных недостатков, поэтому я оставляю за собой право не указывать достоинства.
Повести были, не только рассказы - я писал об этом выше.

Если Вы не против, детально отвечу завтра. Цитата - из рассказа. Т.е. вы показали, насколько внимательно Вы прочли. Вы не указали конкретных недостатков, поэтому я оставляю за собой право не указывать достоинства.
Повести были, не только рассказы - я писал об этом выше.

Вот и отвечай теперь: в каком месте текста ты разглядел искусство?

Иголка вошла под ноготь,
Причинив мне боль и досаду.
А, отдернув резко ручонку,
Я ударился локтем об сейфы,

Которые глупо стояли,
Глядя в пространство синим
И не нужные были на хуй
Никому на всем белом свете

Раздражённо пнув сейфы ногою,
Я отшиб все большие пальцы
И упал, пенясь пеной из пасти
И сгорая от жажды мести.

А ты позвонила внезапно
И сказала мне бойко в трубку,
Что купила на рынке сраном
Себе модные глупые джинсы

Меня несут в простыне,
А куда - не ясно пока.
Видимо, будут топить,
А может - зароют живьём.
А пока я еще посплю -
Волноваться бессмысленно ведь!
А когда принесут, то всё
Станет сразу понятным мне.

Ты смешон, Варелка. Давай мне щас конкретно покажи (без отмаз об абстрактном искусстве ) в каком месте этой типичной еботни Лаэртского нашел искусство:
Или это такое же гениальное:

Хуй, Говно И Муравей

Хуй, Говно и Муравей,
Хуй, Говно и Муравей,
Хуй, Говно и Муравей,
Муравей, Говно и Хуй!

Летит из жопы Говно,
Вдруг видит - внизу Муравей
Соломинку тащит, кряхтя,
Не чует нависшей беды.

Кричит Говно Муравью:
"Бросай соломку свою,
Отпрыгивай в сторону, брат,
Не то к ебеням придавлю!"

Разинул ебач Муравей,
В испуге на месте застыл,
Подумал: "Пришёл мой пиздец,
Был Муравей да сплыл..."

Но тут из ближайших кустов
Вдруг выскочил резвый Хуй
И в жопу, как пуля, влетел
И Говно туда затолкнул.

Муравей соломку схватил
И, вскричав: "Ну, блядь, повезло!"
Побежал в муравейник к себе,
Дальше солому таскать...

Эх, Хуй, Говно и Муравей,
Хуй, Говно и Муравей,
Хуй, Говно и Муравей,
Хуй, Говно да Муравей!

Алекзэндэр,
я очень рад, что тебя тянет к прекрасному, что хоть ты и не понимаешь ещё, но стремишься его понять
Да, несмоненно, приведённые тобой тексты песен (не будем забывать, что это именно песни, а не отдельно от них читаемые стишки!) гениальны. Но для ответа на твой вопрос я выберу ещё более гениальное произведение Александра Лаэртского, а именно песню "Хуй, Говно и Муравей". Итак: "Хуй, Говно и Муравей":

Алекзэндэр,
я очень рад, что тебя тянет к прекрасному, что хоть ты и не понимаешь ещё, но стремишься его понять
Да, несмоненно, приведённые тобой тексты песен (не будем забывать, что это именно песни, а не отдельно от них читаемые стишки!) гениальны. Но для ответа на твой вопрос я выберу ещё более гениальное произведение Александра Лаэртского, а именно песню "Хуй, Говно и Муравей". Итак: "Хуй, Говно и Муравей":


Хочу сказать сразу, что когда я первый раз СЛУШАЛ (почёркиваю: не читал, а слушал) это произведение, то меня потрясло то, что простенькая, казалось бы, песенка в наше позорно-попсово-генитальное время (!) может нести в себе ГЛУБИНУ БАСНИ Крылова, глубину КОАНА, ПРИТЧИ! Обратите внимание: все герои басни (будем теперь её так называть) условны, АБСТРАКТНЫ (!), причём их ТРИ, а не два, как у великого Крылова (Сравним. У Лаэртского: Хуй (1), Говно (2), Муравей (3). У Крылова: Ворона (1), Лисица (2)) Т.е. басня Лаэртского не менее, а возможно даже более глубока и сложна по конфигурации действий в ней, чем басни великого классика.

Второй момент, который меня потряс: строчка "кричит говно муравью". Вы понимаете: у Лаэртсткого говно не просто падает, оно МЫСЛИТ, оно разговаривает! Причём это говно (говно!), которое ЗАБОТИТСЯ О СОХРАННОСТИ МУРАВЬЯ! Это доброе говно, понимаете?

Далее: Лаэртский мыслит не примитивно, он реалист и понимает, что даже при том, что говно само кричит муравью, мол, поберегись, муравей, а то пиздец тебе придёт, падаю я, не видишь что ли?; так вот, реализм заключается в том, что муравьишко-то маленькое существо. Оно живёт в своём мирке, таскает свои жалкие соломки туда-сюда и в рамках этого своего мирка оно чувствует себя комфортно, даже весело. Но появление на горизонте его жизни ГОВНА, даже и доброго говна подобно появлению цунами на горизонте моря для человека, купающегося в оном. Если цунами вдруг смогло бы прокричать человеку издалека: "эй ты, мудак, беги скорее , не видишь, а то пиздец тебе сейчас будет!", - так вот, ведь человечишка скорее всего бы никуда и не побежал, а ОЦЕПЕНЕЛ БЫ ОТ УЖАСА ПЕРЕД ВЕЛИЧИЕМ ПРИРОДЫ. Т.е. здесь в яркой АБСТРАКТНО-художественной форме показан контраст между величием стихий и жалким мирком в том числе и человеческой жизни. Короче: МЫ БЕССИЛЬНЫ ПЕРЕД ФОРС-МАЖОРНЫМИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМИ, сколько ни мнём себя "царями природы".

Продолжаем. И тут появляется новое действующее лицо. Выходит он, Хуй. Причём появляется САМ ПО СЕБЕ, да ещё и "из-за кустов". Здесь Лаэртский как всегда гениален: он не пыжится в плане придумывания подходящих обстоятельств для появления Хуя, не придумывает и какого-то его носителя. Он, Лаэртский как великий драматург сразу берёт быка за рога. Это важно! Поскольку главный герой не Хуй и даже не Говно; главный герой - Муравей! С точки зрения Муравья НЕ ВАЖНО, откуда приходит спасение от его неминуемого, казалось бы, пиздеца. Он не способен этого воспринять, поскольку находится в застывшем от ужаса состоянии! И Лаэртский описывает действие как бы с его позиции. Вы чувствуете глубину проникновения истинного художника в материал? Хуй - это другой, спасительный для Муравья форс-мажор, нечто неуправляемое и непредвиденное, "стихия" одним словом.

И вот: Хуй в Жопе, Говно - опять там же. Муравей спасён. И что делает Муравей? Он КАК МЫ: быстренько дивится и радуется тому, что остался цел и невредим, параллельно получил "зрелищ" (а "хлеб", т.е. соломка у него уже был/а), и вместо того, чтобы предаться долгому созерцанию бесконечности, вместо того, чтобы зажить наконец ИСТИННО ДУХОВНОЙ ЖИЗНЬЮ, он пиздует бодренькой своей муравьиной походочкой обратно в свою СТАРУЮ ЖИЗНЬ, КАК НИ В ЧЁМ НИ БЫВАЛО. Но и парадокс состоит в том, что мы радуемся вместе с муравьём его спасению, поскольку даже маленькая, ограниченная в штампах и рамках обычного жизнь ЛЮБОГО, ДАЖЕ САМОГО МАЛЕНЬКОГО СУЩЕСТВА несёт в себе капельку БОЖЕСТВННОГО. В любой, даже самой ничтожной и полной смятений жизни тем не менее заключены добродетель и благодать. И Лаэртский как неисправимый оптимист, как добрый и ИСТИННО гуманно-интеллигентный Шекспир нашего времени ещё раз напоминает нам всем, его благодарным слушателям этот неоспоримый факт, эту непреложную, основополагающую истину.

Спасибо за внимание.

Офигеть! С этим можно поступать в вуз - готовый реферат!

Ты смешон, Варелка. smile.gif Давай мне щас конкретно покажи (без отмаз об абстрактном искусстве smile.gif ) в каком месте этой типичной еботни Лаэртского нашел искусство:

Цитата
Иголка вошла под ноготь,
Причинив мне боль и досаду.
А, отдернув резко ручонку,
Я ударился локтем об сейфы,

Которые глупо стояли,
Глядя в пространство синим
И не нужные были на хуй
Никому на всем белом свете

Раздражённо пнув сейфы ногою,
Я отшиб все большие пальцы
И упал, пенясь пеной из пасти
И сгорая от жажды мести.

А ты позвонила внезапно
И сказала мне бойко в трубку,
Что купила на рынке сраном
Себе модные глупые джинсы

Это уже на докторскую тянет

А это - чистой воды соцреализ, а следовательно - искусство.

"Сиськи в тесте" нравятся.....Хорошо у костра петь.

Всякие же "хуи" и "говна" - это не есть САМОЦЕЛЬ....

да нормальные слова, меня они не коробят, ты зря так подумал. просто ими действительно нужно уметь пользоваться. Как Шнуров например: "А я день рождения не буду справлять, всё заебало пиздец на хуй блядь!". Гениально! А у Лаертского твоего тупой кич для недоразвитых недоумков.

В тебе, Алекзэндэр, просто говорит комплекс человека, недавно приехавшего в Питер и пытающийся изо всех сил соответвовать чему-то, чего он ещё не вполне понимает..

Поэтому ты кидаешься во все стороны и мысли твои непоследовательны, не целостны. То у тебя кумир - Гребень, то Шнур...

Да, Шнур - тоже молодец, но гораздо менее молодец чем Лаэртский в плане текстов, которые у него находятся на уровне неплохих но РЕЧЁВОК. Шнур добирает до общего неплохого уровня с помощью живой танцевальной музыки, особенно с духовыми инструментами. Что-то типа оркестриков Кустурицы. Но, очевидно, он не является гением. Для этого слоуганов и общей приятности не достаточно. Надо хотя бы что-то уникальное изобрести, хотя бы в чём-то быть первым и непревзойдённым.

Чему-то соответствовать.. кумир.. Ты бредни просто нести уже начминаешь. Ну как можно отвечать на словесный понос... Начинаем о стихах (кстати, любые стихи полноценны без сопровождающей их музыки), ты съезжаешь на музыку, начинаем о словоупотреблении, ты поехал на оркестровку.. Ну бред сумасшедшего, чессслово.

Я за время беседы написал пару подробных критических докладов с кучей умных мыслей.

а мне лень писать буквы тем ..

Не оправдывайся, всё равно никто тебе не поверит. Не "лень", а "не способен": всё жиром заплыло.

Я за время беседы написал пару подробных критических докладов с кучей умных мыслей.

О как!

Я вижу, что Валерий только утвердился в своём мнении

... Это такая своеобразная демократия по-америкосски.

Как-то неожиданно навалилась учёба, а ответ на фундаментальные вопросы, согласитесь, занимает определённое время Мне кажется, я в силах ответить что-то более или менее внятное Но есть другой момент: я пытаюсь исповедовать свободу взглядов и вкусов. Я вижу, что Валерий только утвердился в своём мнении - поэтому, если не возникают сомнения в моей умственной полноценности, тему Шаламова можно закрыть. Если важен сам спор - ну что ж, ответ будет.

Ты тоже этически бессилен? Зачем нашего Жорку цитируешь, гад?
И ваще мы тут про телевизор или где? Телек он как раз для жирных, нам же надо шо-то делать когда из-за жира ни спортом, ни сексом не позанимаесси! Уйди-ка из этой темы, кросавчег, и Джикого велосипедиста сюда не пускай.